Погорела на своих педагогических репрессиях.
Митька играл-играл в компик, болтался-болтался беззаботно по квартире, лежал-лежал на диване задрав тормашки - и попал наконец мне под горячую руку.
- Ты когда-нибудь займешься делом? Как ты собираешься поступать?! Что ты сделал сегодня полезного для мироздания?
- Мусор вынес, - попятился ребенок.
- Смешно и неприлично хвастаться такой фигней перед мирозданием. Вот пол помыть можешь и...
- Ой! Я совсем забыл! Мне надо сталь читать... Целый большой том. Так что я пошел.
У меня, как вы понимаете, вылезли на лоб глаза.
- Сталь?! Какую сталь? Которая закалялась?
- Ну да. Мы сейчас литературу двадцатых годов проходим. Полкласса читает "Мы", а наша половина... в общем, пошел я читать эту "Сталь" вонючую.
- Итить... то есть я хотела сказать - интересная книга. То есть интересный исторический материал.
Деточка скривился:
- То же самое было в Дону.
- Мить, так это же очень интересно. Револю...
- Мама! Я не люблю революционеров!
- Тогда займись переводом.
И вот теперь он мучается над переводом
статьи Прэтчета. А Прэтчет смерть, один... одну... из персонажей своих книг и статей, представляет исключительно в мужском обличье. Она у него мужчина. И все "курносые", "костлявые" и прочие сексистские эпитеты в результате отпадают как класс. И мы теперь все мучаемся над этим проклятым переводом. Потому что орешек знанья тверд, но мы не привыкли отступать. И все же как, черти дери, выкручиваются переводчики?!
(И я вовсе не садюга, как вы тут все подумали.)